Дорогой мой дневничок. «Пошли на восход посмотрим!»

Суббота. Опять ерунда какая-то происходит

Мы со Стасом стояли у парапета. Стас говорил:

– Мой тебе, Аля, совет. Не влюбляйся.

– Спасибо, – ответила я. – А главное, вовремя.

Я слушала Стаса, и это помогало отвлечься от ерунды в собственной голове. Стас жаловался на свое бытие, как старый холостяк. Или семейный дядька?

Дело в Олиной матери.

Она, конечно, заметила, что Оля за год и улыбаться начала, и глаза у нее посветлели, и она даже подводила их тоненькой линией. Подводка – не в смысле «девчонки, красьтесь ради парней!», а в смысле общего интереса к жизни. Метафизическая такая подводка.

И матери это не понравилось.

«Куда ты сейчас пойдешь? – спрашивала она. – Ты же дура страшная. Дома сиди».

– Ты что, не можешь ее игнорировать? – спрашивала я.

Оля качала головой:

– Мне нервов не хватит.

Воскресенье. Ух как я зла!

Я зашла к Стасу.

– Одевайся, – сказала я ему. – Пошли.

– Куда?

– К ней.

Олина мать открыла нам в косынке поверх бигуди. Бледная и сухая.

– Оли нет, – ответила она.

– Как нет? Мы с ней говорили. Она дома.

Галина Борисовна Черных сжала губы и стала старше лет на двадцать пять.

– Оли нет, – повторила она тем же тоном.

– Пусть, – говорю, – выйдет.

В глазах Олиной матери появилось что-то нехорошее. Я вдруг поняла, что они с Олей похожи. Меня передернуло.

– Ребята, – таким же нехорошим тоном сказала она, – пошли бы вы домой, а?

– Галина Борисовна, – начал Стас, но тут за ее спиной возникла Оля.

– Ребят, – сказала она. – Уходите.

– Слышали? – сказала Галина Борисовна.

– Оль… – начал Стас.

– Не надо, – перебила Оля. – Уходите.

– Это дно, – подытожил Стас, когда мы ушли. – Чего мы приходили?

– Да пусть торчит у себя, – сказала я. – Нравится ей – вот и торчит пускай.

– Чего мы приходили? – повторил Стас. – Зачем ты наезжать на нее начала?

– А знаешь, Неотмиркин, – сказала я. – Знаешь что? Да ну вас обоих. У меня свои проблемы!

Понедельник. Иногда один разговор… если не вылечит, так подлечит

Наталья Петровна была еще в школе: принимали экзамен у ее девятого класса. Я пошла к ней. Больше идти мне было не к кому.

– Наталья Петровна, – сказала я, – у меня какой-то кошмар по всем фронтам.

– Любовь? – спросила Наталья Петровна, выводя кому-то в журнале трояк.

– Она. И со всеми перессорилась.

Теперь, когда я не общалась с Олей и Стасом, все накатило еще больше. Я думала о Сеньке: длинный, худой, в линзах и барабанщик. Не знаю, что из этого было решающим, но мысль о том, что мне предстоит выкидывать его из головы, уже сама по себе причиняла боль. Две итоговые контрольные я переписывала.

Наталья Петровна сняла очки. Без них она была почти та же, с улыбкой и стрижкой «кокетливый пацан».

– Я, Аль, на этой неделе мужчине отказала. Замуж звал. В любви признавался.

– Это было невзаимно?

– Это было не то что невзаимно. Любовь, Аль, она только взаимная и бывает. Невзаимная – один большой самообман. И тебе это знание сейчас на руку. Проще избавляться, потому что красивый флер исчез. И вообще самый темный час, Аль, – перед рассветом.

– Мне кажется, это заезжено, – заметила я.

– Зато из Библии, – ответила Наталья Петровна.

Две недели спустя. У нас начался школьный лагерь!

И это хорошо, потому что он отвлекает от сердечных дел и умственной дури.

Наша школа двинута на педагогике, и в июле-августе проводятся лагеря для детей. Из кабинетов выносят парты и ставят раскладушки. И в вожатые вербуют десятиклассников.

Одиннадцатым не до того, они спят за учебниками. А мы еще бодренькие.

Но самое главное – вожатим мы с Олей. Мы записались в пару давно, и теперь получается, как в бродячем сюжете про напарников: вначале два волка-одиночки, потом лучшие друзья. Во всяком случае, на бродячую развязку я надеюсь.

Нас встретил черноглазый пацаненок, которого Оля на нашей замене окрестила Коровьевым.

– О-о, какие люди! – сказала я.

– Тра-ля-ля-ля-ля! – ответил Коровьев.

Неделю спустя, пятница. Да, лагерь душеспасителен, это правда

В лагере мы поем песни, ставим спектакли, ругаемся с училкой младших классов, а сегодня нас повезли на экскурсию в музей военной техники в Подмосковье.

Мы завалились в автобус и двинулись в путь. Оля со мной не разговаривала.

Когда объявили свободное время, трое пацанов забрались в танк и вылезать категорически отказались. Среди них был Коровьев.

– Ребят, вы чего? – взывала я в темноту. – Сейчас без вас уедем.

– Ну и езжайте, – отвечал из темноты мальчик Саша. – Вам за нас достанется.

Мы с Олей переглянулись. По-моему, впервые за весь летний лагерь мы посмотрели друг другу в глаза.

– Ты тоже это слышала? – спросила она.

– Ага. Держи меня за ремень.

Я влезла на танк с ногами и нырнула в люк вниз головой. Оля подстраховывала меня снаружи – держала не за ремень, а за ноги, потому что из штанов я могла попросту вывалиться.

Мне почему-то вспомнился Жеглов: как держать-то? Нежно!..

В танке пахло плесенью. Ребята вжались в стены: к моему вторжению они не были готовы.

Я подхватила под мышки Игорька и с Олиной помощью выплюнулась из танка вместе с ним. Потом достала Сашу и Коровьева.

На обратном пути я дрыхла, уперев ногу в кресло передо мной.

– Сенька прошел, – вдруг услышала я над ухом. И открыла глаза.

– Чего?!

Мимо нас все так же проползали деревянные дома и огороды. Москва еще даже не началась.

– Ха-ха, – сказала Оля, – поверила!

Автобус подходил к школе. Мир был восстановлен.

На следующий день. Так заканчиваются слащавые книжки. Но кому какая разница?

Мы остались в лагере ночевать. В семь утра я растормошила Олю.

– Пошли на восход посмотрим!

– Какой восход?

– На берегу поймы. Пошли!

Наша смена начиналась в девять, так что время было. Я достала телефон.

– Ты что там пишешь? – подозрительно спросила Оля.

– Неважно, – ответила я и убрала телефон в сумку. Мы вышли и спустились по пригорку вниз.

У затона стояла фигура человека с хайром. Оля остановилась как вкопанная.

– Беги, – сказала я.

Оля еще секунду торчала посреди поля, потом медленно подобрала юбку и побежала.

Был фильм про напарников, стал про девятнадцатый век.

Я развернулась и побрела к школе. Оставила восход им двоим.

Ладно, закончу эпилогом, чтобы уж не совсем попсово вышло

– Чего делать будем, Аль? – спросил Генка Коровьев. Он и еще несколько ребят уже проснулись. До завтрака оставалось полчаса.

– Как что? – переспросила я. – «Денискины рассказы» ставить. Только дайте мне тонкую игру. А то администрация услышит.

Аля.

Рис. Ирина Шумилкина